главная arrow сегодня arrow Гражданская аномалия

home | домой

RussianEnglish

связанное

Гришин Алексей
Памяти Алексея Дмитриевича Гришина
Светлая память прекрасному человеку! Мы работали в ГМПС, тог...
14/11/23 18:27 дальше...
автор Бондарева Юлия

Пантелеев Денис
Вот уже и 21 год , а будто как вчера !!!!
26/10/23 12:11 дальше...
автор Ирина

Устиновская Екатерина
Помним.
24/10/23 17:44 дальше...
автор Аноним

Гражданская аномалия
Написал Леонид Никитинский, обозреватель «Новой газеты»   
30.03.2008

Зачем власть борется с людьми, для которых борьба с властью — вовсе не самоцель


Комитет против пыток: странный бизнесмен Игорь Каляпин и «мент наоборот» Олег Хабибрахманов
Очередная акция оппозиции: у Стаса Дмитриевского — перекур

Причина всякого путешествия — любопытство. Почему на карте России Нижний Новгород выглядит экзотическим пятном? Здесь расцветала до недавнего времени русско-чеченская дружба, но это уже привели к общему знаменателю. Зато два дела, недавно выигранных в Страсбургском суде по поводу пыток в России, оба из Нижнего — почему? Что за аномалия, может быть, там вообще пальмы растут?

Все по полочкам

Мы не раскроем большой государственной тайны, если сообщим, что две самые скандальные в новостях последнего времени из Нижнего (и не только) организации создал один человек с незаконченным высшим образованием: технарь, бизнесмен, а теперь еще и юрист Игорь Каляпин. То есть сделал он это, разумеется, не один, но только в его голове в силу ее особенностей могли появиться две эти фантазии: Общество  российско-чеченской дружбы и Комитет против пыток.

С Каляпиным перед самым моим отъездом из Нижнего мы успели поговорить в привокзальном «Макдоналдсе»: машины у бизнесмена не оказалось, а в более приспособленном для беседы ближайшем кафе была свадьба. В надвинутой на лоб вязаной шапочке Каляпин похож не на ваххабита, а, наоборот, на майора спецназа. Менты часто принимают его за своего, только постарше. В самом деле, он время от времени пьет водку с омоновцами, которые его давили в начале девяностых, потом они зачем-то подружились, хотя трудно понять, каковы у них общие темы. Насилия Каляпин не понимает, до офицерских чинов в конце 80-х в хабаровском стройбате, основу которого составляли ранее судимые и «чурки», он не дослужился.

Каляпин не может наскоро объяснить мотивы создания двух вышеупомянутых общественных организаций, но я сам постепенно начинаю об этом догадываться, следя за его рассказом. Вернувшись из стройбата, он учился на вечернем и работал в одном НИИ. Первомайская демонстрация 1989 года, на которую они вышли из «институтской курилки» под трехцветным флагом (самые грамотные прохожие принимали его за перевернутый югославский), закончилась тем, что всех выгнали с работы. Но время летело, как вспоминается теперь, «от программы «Взгляд» к программе «Взгляд», и осенью 1991 года представителем президента в Нижнем был уже Немцов из той же «институтской курилки».

Радостная демократическая каша облеклась тогда в Горьком в «Демсоюз», хотя это могло бы называться и по-другому. В частности, было создано Нижегородское общество  защиты прав человека, в его основу легли идеи московских диссидентов. Каляпин, не прекращая митинговать, использовал опыт «самиздата» для создания кустарной типографии, которая сразу получила заказы на выборные листовки, стала издавать и продавать газету. Он придумал подсоединить неповоротливые ЭВМ из институтов к имевшемуся в наличии IBM, и областные газеты пришли к ним верстаться по новой технологии. Стали издавать календари и всякую дрянь, в результате какой-то подставы Каляпин в 92-м году просидел три месяца в изоляторе — затем его признали ни в чем не виновным, но бизнес уже растащили.

Были и другие, не то что безуспешные, но и не до конца расцветшие (поскольку без залезания в бюджет) проекты, но свой основательный бизнес Каляпин создал только в конце девяностых. «Полимерснаб», который до сих пор кормит Каляпина, хотя и не приносит такой прибыли, которая колола бы глаза другим, основывается на его системном видении рынка пластиковых пакетов, тарелок и вилок. Он даже их не производит, а только в каждый момент знает, где они есть, почем, кому когда могут понадобиться и заплатит этот человек или нет. Он этим вертит благодаря некоему врожденному умению все разложить по полочкам и так держать в голове. Но и без этого он тоже не может. Когда в конце 1994 года Дмитриевский, а затем друзья-омоновцы (две роты уехали в Грозный, вернулась одна) стали говорить ему про Чечню, Каляпин понял, что в его системном видении мира появилась брешь и не было информации, чтобы ее заполнить. Вот он и согласился со Стасом, что надо поехать и самим посмотреть.

История российско-чеченской дружбы

В то время Каляпин слабо представлял себе, где Кавказ, а про чеченцев думал, основываясь на опыте стройбата, что «это что-то вроде грузин». В середине января 95-го со Стасом Дмитриевским, с которым были знакомы по «Демсоюзу», они сели в самолет до Минвод, там на автобус до Назрани, заехали в Грозный с грузовиком чеченских ополченцев, которые, остановившись, стали кормить русских старух, вылезших из подвалов, лепешками. Так как в анамнезе они были правозащитники, их экскурсии в Чечню не ограничились познавательными целями. Тут же взялись искать какого-то солдатика, чьего отца встретили в Грозном, попали к Басаеву, тот их кормил щами. Вытащили у Басаева этого пацана, потом у русских — чеченского, так и втянулись. Таких людей в Чечне в то время было немало.

Стас Дмитриевский к 94-му году как раз начал выздоравливать от «демшизы» и вернулся к кандидатской диссертации «на стыке археологии и Жития Святых». По сей день бывшее Общество  российско-чеченской дружбы обитает в чудом сохранившемся в Нижнем деревянном квартале — его археологией со всеми необходимыми лицензиями и полномочиями как раз и заведовал Дмитриевский. Сказать, что до создания общества он любил чеченцев больше, чем кого-либо другого, нельзя. То же касается и Оксаны Челышевой, которая во время первой чеченской войны преподавала в университете английский и латынь. У нее в группе была чеченская девочка Луиза. Однажды к ним приехали какие-то американцы и стали расспрашивать студентов про Чечню. Все пожали плечами и повернулись к Луизе: вот, мол, она оттуда. Луиза еще больше отодвинулась к краю скамейки и сказала: «А почему только вы меня об этом спросили? Вот русские, с которыми я учусь, меня об этом не спрашивали».

Луиза рассказала, как они оттуда бежали под бомбами и как у нее в Грозном погибли почти все одноклассники. После этого вся группа подружилась с Луизой, и эта русско-чеченская дружба была всем понятна. В 1996 году Дмитриевский помог Немцову собрать в Нижнем «миллион подписей против войны в Чечне», на самом деле их было всего три или четыре сотни тысяч, но война была прекращена. Оксана дружила с Дмитриевским по линии деревянной архитектуры, а к делам общества примкнула только в 1999 году, когда возникла необходимость перевести документы на английский.

В августе 2000 года Стас и Оксана привезли на реабилитацию 30 детей из Чечни в летний бывший пионерлагерь. Хотя против этого и голосовали телезрители на всех каналах с перевесом процентов в девяносто, чеченских детей неожиданно поддержал губернатор Скляров. Их поселили вместе с русскими. Через неделю, которая была необходима, чтобы дети пришли в себя, приехали журналисты с камерами и были смущены тем, что не могут различить чеченцев среди бегающих и прыгающих детей, все они говорили по-русски одинаково хорошо и друг друга не выдавали. Это показали по телевизору, в лагерь поехали бабушки с пирожками. В конце смены дети дали концерт, в частности, хором спели: «Готовы каждый день и час мы послужить отчизне, зовет к победе знамя нас зеленым цветом жизни». Это, может, было и чересчур, но это была собственная инициатива детей, державшаяся ими в тайне, и, в конце концов, эта дружба тоже была всем понятна.

Кроме того, Нижегородское общество  российско-чеченской дружбы создало в Чечне сеть корреспондентов и организовало информационное агентство. Стас и Оксана говорят, что к тому времени они уже не смотрели на чеченцев только через очки «освободительного движения». Но в Чечне еще оставались нормальные люди, которых надо было поддерживать против главной угрозы: фундаментализма. Это и пыталась делать газета, распространявшаяся в России и в Чечне и публиковавшая в том числе заявления Масхадова и Закаева с призывами к миру. Сами они тоже ездили на Кавказ, но среди начальства на уровне группировки федеральных войск (а выше они не забирались) Стасу и Оксане, по их словам, вменяемые люди уже не попадались. Зимой 2004 года в Сержень-Юрте начался немотивированный обстрел во время похорон, взрослые успели спрятаться, а девочке 9 лет осколками посекло спину. Прибыл русский полковник. Увидев его, девочка, приехавшая, кстати, из Волгограда, забилась в истерике, офицер выскочил из комнаты, старшие побежали за ним, чтобы кто-нибудь сгоряча его не убил. Полковник плакал на заднем дворе, можно было разобрать слова: «Все пьяные, нагнали уголовников…». Среди боевых офицеров нормальные люди были, а выше понимали одну команду: «Мочить!».

К этому времени государственная телевизионная пропаганда сделала «русско-чеченскую дружбу» химерой. Да и с той стороны желающих дружить становилось все меньше. Но их общество  не трогали до тех пор, пока Оксана не вмешалась в события вокруг Беслана. 1 сентября 2004 года она только что отвела дочку в школу в Нижнем, когда корреспондент их агентства, случайно оказавшийся в Северной Осетии, позвонил и стал кричать, что там происходит что-то страшное. Она стала звонить в Москву и узнала подробности о штурме и о том, что Анна Политковская, рванувшаяся в Беслан, почему-то не долетела (о том, что ее пытались отравить в самолете, стало известно позже). Оксана вела дочку из школы, а видела только то, что сейчас происходило с другими детьми в Беслане. Тут она вспомнила, что с год назад кто-то в информагентстве оставил бумажку с телефоном, по которому вроде можно было найти Ахмеда Закаева, чьи призывы к миру они тоже печатали.

Челышева сумела довольно быстро связаться с Закаевым. Он сразу же дал по телефону интервью, в котором осудил захват заложников, в том числе и от имени президента Ичкерии Аслана Масхадова. Масхадов находился в двух часах марша от Беслана и был готов приехать туда для переговоров. Интервью Закаева, как и интервью Масхадова, которое он вскоре дал Челышевой, сразу же были выложены на сайты и распространены, в том числе по-английски. Штурм школы начался часа через полтора после публикации заявления Масхадова, где он говорил о готовности работать в составе штаба по освобождению заложников.

Рассказ Челышевой совпадает с тем, о чем чуть позже Руслан Аушев скажет в интервью Дмитрию Муратову для «Новой газеты». Однако нас сейчас интересует не то, что случилось в Беслане, а то, что в результате произошло в Нижнем. Через день в нижегородском «МК» появилась редакционная (без подписи) статья «Что делать с русскими друзьями чеченского народа?». Эта статья, наряду с письмом в прокуратуру почему-то из Самары, послужила поводом для возбуждения против Стаса Дмитриевского уголовного дела. На первых порах расследование вела ФСБ, обвиняя руководителя информагентства в экстремизме (статья 280 УК РФ). Потом дело было переквалифицировано на статью 282: «Разжигание межнациональной розни» — так ФСБ спихнула эту тухлятину в прокуратуру. Прокуратура сначала приостановила дело, поскольку до авторов опубликованных воззваний ей было не добраться, а роль агентства состояла только в том, что оно опубликовало интервью. Но в конце концов 3 февраля 2006 года Дмитриевский все-таки был приговорен «за разжигание межнациональной розни» к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком 4 года (последний продолжает течь, и любая активность Стаса чревата превращением условного срока в реальный).

Как пытают милицию

Из одного и того же корня, то есть из фантазий предпринимателя Каляпина, в Нижнем выросли, напомним, два экзотических растения: российско-чеченская дружба и Комитет против пыток. Если первое по понятным причинам хиреет, то вторая ветка выглядит пока кряжисто-крепкой, как сосна на ветру.

Каляпин не удовлетворяется тем, чтобы разложить все по полочкам мысленно: если что-то лежит не там или там, где оно должно быть, этого нельзя найти, то, как человек с физическим образованием, Каляпин предпринимает эксперименты. Еще в конце девяностых его заинтересовал феномен пыток: все, кто побывал по ту сторону милицейской решетки, говорят, что пытки есть, все милиционеры божатся, что их нет, а зафиксировать результат до последнего времени не удавалось.

Первый раз российский суд в Нижнем произнес слово «пытка» 30 ноября 2005 года, признав двух милиционеров из Ленинского РУВД виновными в жестоком обращении с Алексеем Михеевым. 19 сентября 1998 года у Михеева выбивали признание в убийстве знакомой девушки. В результате он выпрыгнул в окно и получил тяжелую инвалидность, а девушка на следующий день нашлась. В 2001 году, потеряв надежду на справедливость, мать Михеева пришла в Нижегородское общество  защиты прав человека, затем Комитет против пыток помог ей составить жалобу в Европейский суд по правам человека. Прокуратура и суд отменили 26 постановлений о прекращении этого дела против милиции. Приговор, вынесенный судом в России спустя 7 лет, не спас правительство от необходимости выплатить Михееву по решению Европейского суда по правам человека 130 тыс. евро в возмещение материального и 120 тыс. евро — морального вреда.

Решение Европейского суда по «делу Михеева» вынесено 26 января 2006 года, а 4 июля 2007 года там же вынесено решение по «делу Масловой» — тоже из Нижнего Новгорода. Маслова, как был вынужден признать с запозданием и российский суд, была подвергнута не только пыткам, но и изнасилованию в РУВД и в прокуратуре Нижегородского района 25 ноября 1999 года. От нее добивались признания в сбыте краденой барсетки. Уничтожавшиеся доказательства пыток и изнасилования (медицинская экспертиза, выброшенные из окна на крышу презервативы) сумел «закрепить» Нижегородский комитет против пыток.

С другими расследованиями комитета, как и с официальной реакцией в виде обвинительных заключений и приговоров, можно познакомиться на сайте этой организации. В настоящее время в производстве комитета находится 217 дел, установлено 65 фактов пыток, за это осуждены 39 человек, направлено 35 жалоб в Европейский суд, отменено 282 незаконных решения.

О деятельности Комитета против пыток мне рассказал Олег Хабибрахманов, заместитель Каляпина. Это человек совсем другого поколения и другого склада, чем уже знакомые нам бывшие члены «Демсоюза», он больше похож на менеджера коммерческой фирмы. Он предпочитает говорить о юридических технологиях, при помощи которых комитет прессует ментов. На вопросы о себе Хабибрахманов отвечает без охоты. Он из Казани, папа и мама — офицеры милиции в отставке, сам он тоже окончил Высшую школу милиции в Елабуге, четыре года работал в Казани оперуполномоченным. Разочаровали его показуха вместо раскрытия преступлений, постоянное втягивание квалифицированных оперов в бессмысленные уличные затеи. Через правозащитную организацию в Казани, которую они учредили с одноклассником, Хабибрахманов прибился к Нижегородскому комитету против пыток. В конце концов, гордясь своими родителями, он же хотел стать честным ментом, он им и стал. А то, что в милиции теперь честных ментов не так уж много, это как раз и надо исправлять, ради этого комитет и старается.

Залог успеха Олег Хабибрахманов видит в том, что у них все очень четко и на законной основе организовано. Никакого противодействия со стороны судов или прокуратуры они уже не встречают. Раньше было, но одного, ну двух судебных решений хватило, чтобы создать прецеденты. Пытки же есть? — Теперь есть. — Бороться с ними надо? — А кто же против? И никакой политики, боже упаси.

Причины и следствия нижегородской аномалии

Советская власть была большая мастерица создавать себе врагов из среды собственного народа. Власть нынешняя, уступая ей в массовости, превосходит порой свою предшественницу по изощренности технологий. А массовость — один поворот выключателя, главное — наработаны технологии, такие, как возбуждение уголовного дела на предмет «нелицензионного программного обеспечения» у вас в компьютере. И считайте, что вашей организации уже нет, а вы сами если все еще на свободе, то «условно», ибо вы этого не достойны.

Предпринятое нами недолгое исследование нижегородской аномалии показало, что дело не в климате, а всего-навсего в людях, может быть, даже не уникальных, но сумевших проявить себя тут при благоприятных исторических обстоятельствах, а теперь они вдруг кончились. Поэтому эти заметки мы адресуем прежде всего органам ФСБ, если там еще есть так называемые аналитики, способные задать себе простой вопрос: зачем? Зачем делать врагов из людей, которые никогда не имели никаких мотивов, кроме гражданской честности, гражданского же любопытства и милосердия, кое-где еще свойственного жителям России? Тем более что в части противостояния чеченскому фундаментализму Нижегородское общество брало на себя и эффективно решало государственную задачу, уже более непосильную для правительственных организаций. Тем же занят и Комитет против пыток, который решает государственную задачу искоренения преступности в милиции во много раз эффективнее, чем прокуратура и суды. (Кстати, Хабибрахманов лукавит, понимает, на самом деле, что и до его комитета скоро доберутся.)

Эти вопросы предприниматель Каляпин, обманчиво похожий на майора, иногда за стаканом водки обсуждает с приятелями-омоновцами: у них своя работа, но от нее они тоже не в восторге. В официально запрещенное Нижегородское общество  российско-чеченской дружбы, существующее в виде филиала учрежденного где-то в Финляндии Фонда толерантности, пришли работать четверо запрещенных же «нацболов». Лет пять назад они выходили на пикеты против «русско-чеченской дружбы», но их именами кто-то подписал лживую листовку против Дмитриевского и Челышевой, стали выяснять, кто сделал эту гадость, так и подружились. Девочку Лену Дмитриевский при приеме на работу долго стращал всякими неприятностями, пока не выяснилось, что она уже отсидела в изоляторе год по «делу декабристов».

Что нужно власти от этих людей, для которых борьба против власти никогда не была самоцелью, но лишь следствием ее же человеконенавистнических и часто очень неуклюжих движений? Неужели в последствиях чеченской войны, которые нам еще сто лет не расхлебать, надо обвинять Стаса Дмитриевского? Или Оксану Челышеву — в гибели детей в Беслане? Или в том, что Россия проигрывает дела в Страсбурге, виноваты не менты, насилующие подозреваемых, а Игорь Каляпин и Олег Хабибрахманов? Конечно, эти люди в Нижнем Новгороде напишут историю России начала XXI века, которая будет заметно отличаться от официальной версии. Но это та официальная версия, которая существует сегодня. Кто знает, что будет завтра? Археология, вернуться к которой мечтает Дмитриевский, завершив книгу о преступлениях российских военнослужащих в Чечне, — уже давно не единственный метод фиксации истории. Свой труд Стас собирается направить не в Страсбург, а в Гаагу, где учрежден международный трибунал по уголовным делам. (На всякий случай: файлы многократно продублированы, их уже нельзя сжечь, как делалось раньше, или изъять и приобщить к секретному уголовному делу.)

Мне кажется, что беда нашего общества — в отсутствии фантазии у пришедших к власти ментов. Они не умеют вообразить себе мотивы поведения, отличающиеся от их собственных. Но в сложном обществе без этого нельзя жить, а тем более им управлять — отсюда и желание власти сделать общество  более примитивным. Для этого придумываются «шпионы» и «экстремисты». А что бывает дальше, мы знаем по истории России всего лишь 70-летней давности.

http://www.novayagazeta.ru/data/2008/22/12.html


просмотров: 5227 | Отправить на e-mail

  комментировать

добавление комментария
  • Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:

Код:* Code
я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved

 
< Пред.   След. >