«ОНА ЖИВАЯ!»

Комсомольская правда

На глазах нашего корреспондента ожила молодая женщина-заложница, которую считали погибшей

Час до штурма. Вдоль Волгоградского проспекта выстроились «Скорые». 60 машин. Водители курят. Фельдшеры дремлют в кабинах. Первые взрывы в комплексе здесь не услышали. Зато через пять минут рация приказала выдвигаться на место трагедии. Меня зачислили в экипаж добровольцем.

Колонна даже не доехала до «Норд-Оста», когда задние двери распахнулись и спасатели на одеяле принесли девушку. Первую из пострадавших. Ни царапинки. Но она металась в полузабытьи. «Мне холодно»,— только сумела проговорить она. «Скорая» мчится в Склиф. «Давление почти на нуле,— кричит врач.— Это контузия. Скорее!» Тут девушка приходит в сознание: — Меня зовут Наташа Глухова, где я? — Вы в безопасности, в машине «Скорой». Кто с вами был? — Дочь Анжелика.— Телефон родственников помните? — Помню, но где я?

Наташа абсолютно не помнит, где провела эти три кошмарных дня. Память — как отрезало. Последствия взрыва?

Приезжаем в Склиф. Пока медики идут договариваться насчет места, пытаюсь разговорить Наташу. Я стал растирать ей руки. Мне показалось, что они посинели. Но руки были теплыми. Это грязь, которая въелась за три дня плена. Звоню по телефону, который с трудом выговорила Наташа. На другом конце плач: тетя Ира уже похоронила Наташу Глухову и ее дочь Анжелику. Муж Наташи — Сергей — в воздухе. Срочно летит в Москву из командировки.

- Никакого взрыва не было,— говорит Наташа.— Просто я спала. Мне дурно, голова болит… Подъезжают носилки. Я успел сообщить ее родным, куда положили Наташу.— Найдите дочь,— уже умоляют они.

И новый рейс. Очередную жертву приносят прямо на проспект. Нет времени на разворот. Включаем «мигалку». Поток машин моментально тормозит. Водилы понимают, кого и откуда везут. Со Светланой Афанасьевой — та же картина. Плохо помнит, что произошло. Низкое давление, замедленная реакция. В дороге она успела сказать, что заснула прямо в кресле. Рядом была подруга, но, как зовут, не помнит. Это как туман. Выяснилось позже: в зал был запущен усыпляющий газ. От него случались судороги.

На второй «ходке» Институт Склифосовского ожил. Появилась охрана. Высыпали на пандус дежурные врачи. «Скорые» прибывали с интервалом в минуту. Случались и заторы. Из машины напротив вышли сразу семь человек. На своих ногах, но словно в замедленном фильме. Молодой парень, словно его оглушили, повел свою обалдевшую спутницу в парк вместо приемного покоя. Санитары догнали сомнамбул и направили в корпус. Налицо отравление.

К нашей третьей ходке токсикология была переполнена. Стали отправлять в терапию.— И ни одного раненого,— задумчиво произнес склифосовский санитар.

- Нет, был один толстяк,— встрял молодой медработник.— Ему ногу стеклом поранило. Но тоже — сонная муха.

Такого Склиф еще не видел. Все жертвы теракта валились с ног не от ран, а от неведомого газа.

- Мы не знаем, что это,— признался мне дежурный врач, приняв меня за санитара «Скорой»,— анализы покажут.

Мне удалось побеседовать с собровцами. Они упомянули о спецсредствах, которые позволили избежать масштабных жертв. Конкретно — газ «Колокол». Это засекреченное средство еще ни разу не применялось в столь крупных масштабах. Действие хорошо известно, а последствия пока мало изучены. Но врачи, как один, уверяют, что через пару дней пострадавшие встанут на ноги. Но будут ли они помнить, что с ними случилось,— вопрос.

…В очередь к «Склифосовскому» среди «Скорых» встали два автобуса. К ним тут же выстроились санитары с каталками. В приемный покой отвозили полураздетых молодых мужчин и женщин. Они мотали головами и бредили. Когда разгрузка закончилась, автобусы подъехали к следующим черным металлическим дверям. Я стоял напротив и увидел сваленные в проходе автобусов тела. Носилки были не нужны. Санитары хватали мертвых за руки и за ноги и несли в специальное помещение. Вокруг автобусов выстроилось милицейское заграждение. Я оказался внутри оцепления и попытался сфотографировать выгрузку тел. На моих глазах молодая женщина, которую считали погибшей, замотала головой. Вырвался крик.— Да она живая! — перекрестился санитар.