Часть II 

Вода у нас была. В небольшом количестве и зловонная, но была. А еды не было. В новостях сообщали, что, мол, заложникам передают какие-то продукты. Ничего не передавали. В самом начале террористы разбомбили бары и раскидали детям мороженое да еще маленькие бутылочки с водой.

И все. Шахидки ели пирожные и «Рафаэлло». Несмотря на весь ужас ситуации, было забавно за ними наблюдать. Ели, не снимая масок, только приподнимая повязку. Я сидела и смотрела. Представьте себе: беленькая конфетка, коробочку с которой в известной рекламе держит балерина, олицетворяющая женственность и изящество, в руках у террористки. Руки грязные — все в порохе и масле от оружия.

А глаза! Вы бы видели эти глаза — безумные, с синячищами, страшные, как будто загашенные какой-то наркотой. Но охранницы все время были с нами, и я не видела, чтобы они кололись или глотали таблетки. Такие глаза у смертниц. Главной у них была четвертая жена Мовсара Бараева. Она сидела прямо надо мной, и при штурме там же ее и убили.

Мы пытались разговаривать с терро-ристками. Не сразу, конечно. На следующий после захвата день. Мы спрашивали, почему же они, мусульмане, поднимают руку на невинных, безоружных людей? Разве ислам разрешает такое? Постепенно они стали отвечать, правда, сначала сквозь зубы. Говорили, что они — ваххабиты. Что получили от своего имама прощение за человекоубийство и стали смертниками. Что они сами обречены на смерть и нас с собой заберут. Очень спокойно говорили: «Вы не бойтесь, мы быстро все умрем». И действительно, если бы вся эта хрень рванула, мы бы быстро умерли. Мужчины были более разговорчивыми. Рассказывали, что у одной из этих женщин детей задавило русским танком, у другой — всю семью вырезали спецназовцы. Я не знаю, правда это или нет. Если правда, то это ужасно. Но в любом случае разбираться надо не с невинными заложниками. Глядя на шахидок в этих жутких черных балахонах и масках, я поняла, что такое женская ненависть и женская боль. Хотя нам, добрым эльфам, живущим без особых бед и радующимся жизни, трудно понять, что это такое — исламская женщина, потерявшая близких. Она как вода в болоте — темная, черная. У нее — никаких эмоций. Она вроде живая, но уже умершая.

Время шло, и людям становилось все хуже и хуже. Все было уже по барабану. Мы иногда снимали сиденья с кресел, чтобы можно было сесть на пол и вытянуть ноги. Или укрыться от шальных пуль, если вдруг поднимется стрельба. Причем если в первое время мы при каждом выстреле падали на пол, то уже через сутки наступило такое отупение, что на непродолжительную пальбу люди не реагировали. Под кресло лезли, только если она усиливалась. Сильная стрельба началась, когда сбежали две школьницы, выпрыгнувшие из окна. Наши спецназовцы их прикрыли. Грохот стоял невыносимый. Чеченцы с полчаса палили как сумасшедшие. Ужасный был момент. Потом опять все стихло. В зале стояла жуткая духота. До балкона доходили испарения из оркестровой ямы, куда заложники из партера ходили в туалет. Люди вокруг охают, стонут. У многих обострились болезни. Участились сердечные приступы. У молодой девчонки случился инфаркт, и ее за ноги вытащили в коридор, где она и умерла. Нам повезло, что на балконе с нами сидела женщина — детский кардиолог. Она очень помогала. Приходил доктор Рошаль. Приносил лекарства. Медикаменты разрешили только самые простые — аспирин, корвалол, йод, бинты и вату. Мы ему отдали список заложников. Рошаль держался просто потрясающе. Выводил детей. Доктор сделал перевязку и чеченцу с огнестрельным ранением в руку, с которым мы ходили за водой. Кстати говоря, этот автоматчик все совал мне жвачку в карман джинсов, мол, пожуйте там с тетками, освежитесь. Профессиональный вояка явно не был настроен на смерть. Захватчиков вообще можно было разделить на две группы. Один отряд пришел в театральный центр, чтобы красиво и громко умереть. Их главной целью было привлечь к себе общественное внимание. Они не могли не осознавать, что никакого вывода войск по их требованию не последует. Им надо было просто всколыхнуть мир, чтобы все заговорили о том, как маленькая бедная Чечня стонет под гнетом России. Как они радовались, когда видели по своим портативным телевизорам, что очередная страна прореагировала на захват. Буквально как дети. «Ты слышал, ты слышал, даже Албания про нас сказала! И Ливан тоже! Мы умрем героями!» Но даже среди фанатично настроенных женщин с поясами не все хотели умирать. Взрослые тетки — те да. Но среди шахидок было много девчонок. Совсем молодых. Лет по 17 — 18. Две девчонки приходили из партера на балкон к жене Бараева. Плакали. Разговаривали на своем языке, но я поняла — они очень боятся умирать. Я видела, что им очень страшно. Бараева на них сильно орала. Мне кажется, именно эти молодые чеченки при штурме сбросили свои балахоны, маски и пояса и смешались с заложниками. В зале нашли два пояса. А самих девчонок обнаружили в той больнице, куда доставили и меня. Их нашли по пороху на руках, откачали, оказали медицинскую помощь и куда-то увезли.

Боевики из мобильного отряда были наемниками, но отнюдь не фанатиками. И если шахидки все время держали палец в чеке и палец на курке, то автоматчики под конец расслабились. Сняли свои армейские ботинки, надели кроссовки, которые поснимали со зрителей. Закатали рукава и сняли маски. Сели и автоматы рядом с собой поставили. Главным из них на балконе был Акбар — потрясающе красивый парень. Высокий такой чеченец. Он подсел к одной из зрительниц: «Ну, давай, поговори со мной». Она, похоже, была из общественных деятелей. Могла очень четко выразить свои мысли. Стали разговаривать. Мы тоже присоединились. Задавали ему вопросы. Выяснилось, что все они, и мужчины, и женщины, проходили подготовку в Афганистане. Там их всему обучили. В том числе и психологическим приемам. Этому вполне можно было поверить. Захватчики владели этими приемами едва ли не на уровне психологов, у которых я училась в Академии управления. Они давили не столько силой, сколько словами. Действовали очень грамотно. Несколькими словами подавляли огромный зал. А это не так-то просто — отряду из 30 — 35 человек удержать на месте 900 зрителей. Люди ведь просто могли кинуться врассыпную — кто куда. Кто-то погиб бы, а кто-то спасся. Но тогда у террористов не получилось бы красивой смерти и общей с нами могилы. Они не могли этого допустить и тем или иным способом устраняли панику. Когда одна из зрительниц, беременная женщина (кстати, из Челябинска), начала у нас рожать, она подняла такой шум, что ее выпустили, опасаясь, что паника перекинется на других. В общем, инциденты старались пресечь в корне.

Захват произошел вечером в среду. Уже в четверг мне стало ясно, что держать нас будут долго. Я стала размышлять, как наши спецслужбы могут всех спасти. Нас же ведь должны как-то спасать? Понятно, что прямой штурм невозможен. Стоит одной из террористок замкнуть провода — и взлетим к чертовой бабушке. Я почти сразу про газ подумала. И поняла, что надо запастись куском марли и оставить про запас немного воды. Своим соседям тоже сказала, чтоб приготовили какую-то материю, платки носовые и так далее. Газа все не было, но вечером в пятницу народ уже понимал, что будет штурм. Наши активизировались, боевики занервничали. Они объявили, что в субботу в 6 утра расстреляют первую десятку заложников — военных, которых они выявили по фотографиям на документах. А потом будут расстреливать вперемежку — мужчин и женщин. Но люди в зале так устали, что всем было уже все равно — привыкли к стрельбе и угрозам. Я сказала, хоть убейте меня, я ложусь спать — и все. Даже ботиночки сняла. И уснула.