главная мемориал

• главная
• сегодня
• теракт
• правосудие
• доклад
• библиотека
• мемориал
• о нас
• гостевая

Спасибо вам, что вы проявляете неравнодушие, вскоре администратор сайта просмотрит ваше сообщение.
Пожалуйста заполните короткую форму и выберите кнопку для продолжения вашего сообщения.

имя:
e-mail
Причина сообщения

цитируемый комментарий

Забытый герой Норд-Оста автор: Подполковник Антон Маныпин , дата: 17-07-2012 18:56 Подполковник юстиции Константин Иванович Васильев имел необычайной глубины большое сердце, вмещающее: веру -- как стержень исповедания Христова учения; надежду -- как целостность веры; смирение -- как душу спасения; мужество -- как добродетель, позволяющую видеть свои грехи и плакать о них; и, самое главное, -- это сердце воина вмещало в себя венец всех совершенств -- любовь Христову во всей ее полноте. Результатом совокупностей всех этих совершенств вылился благодатный и святой подвиг воина, называющего себя Христовым. Это подвиг положения души за «други своя». Начать, наверное, надо с того, как мы познакомились. Это был 1997 год. Я переходил на второй курс Военного университета Министерства обороны и сдавал экзамены. К нам приехали абитуриенты. Они должны были поступать слушателями на судебное отделение. Казарма, где они расположились, находилась в здании университета в Лефортово.  У меня был патруль с двумя курсантами. Маршрут патрулирования проходил мимо Елоховского Богоявленского собора.  И вот дело к концу идет, а патруль заканчивается в 12 ночи. И где-то к семи часам (ну чего зря болтаться?) я пошел на вечернюю службу. С курсантиками встали. В Елоховском людей много -- была суббота. И я вижу, офицер стоит, майор. А офицер офицера когда видит в храме, это очень радостно -- единое братство, слияние происходит. И мы увидели друг друга. Ни я его не знал, ни он меня, я старший лейтенант был, он майор. На службе стоим, заканчивается служба, то ли он вышел раньше, то ли я, но потерялись.  Ко мне курсантики подходят и говорят: «Отпустите нас пораньше». Дело молодое -- понятно. Говорю: «Без проблем. Сейчас придем, доведу до университета, переоденетесь». Надо довести их -- ответственность. Довожу, захожу в каптерку, они там переодеваются. А как раз это в казарме, на первом этаже, где жили поступающие на дневное отделение. Я сижу за столом, стол напротив входной двери. Сижу, читаю Евангелие, 11 главу Евангелия от Матфея -- забыть невозможно, про себя читаю, вожу глазами по строкам.  Дверь открывается напротив каптерки. Ну, я «подвижник», я же читаю Евангелие, не подниму даже голову... Продолжаю читать. Слышу шаги за мной. Подходит ко мне вошедший, и за спиной моей вслух читает те строки, которые мысленно читаю я. Вот я мысленно, а он вслух их произносит! То есть Господь каким-то невидимым образом одновременно дал мне возможность читать там, где и он. Читаем такие строки: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою Вас. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко есть». Я поднимаю глаза, стоит майор, с которым я встретился в храме. Это был Костя Васильев. Так мы с ним не разлей вода с 97-го и до 2002 года, до его гибели, дружили.  Потом я получил комнату в общежитии Академии бронетанковых войск и перевез туда свою семью -- Наталью и доченьку Марию. Он приходил к нам, беседовали, читали молитвы, Евангелие, трапезничали вместе. Наташенька очень вкусно готовила, и Костя всегда поражался: «Какая у тебя, Антон, дивная жена!». Наташу он всегда называл не иначе как Наташенька.  Главное, что меня поражало в нем всегда, -- он невидимо вел меня к Богу. Он всегда стремился реализовать свой офицерский долг на войне. Он говорил: «Антончик, хочу научиться у тебя вере». А незримо я у него учился. Он был меня старше на пять лет. Он говорил, что я испытал определенные трудности в зоне боевых действий в Чечне, а он был из ракетных войск, и ему никогда не приходилось быть на Северном Кавказе. Он всегда мне по-доброму завидовал: «Ты выполнил свой долг, а я вот...» Я его успокаивал: «Родной мой Костенька, время придет, и ты исполнишь свой долг. Ты носишь погоны -- исполнишь сполна». А получился подвиг высшей святости -- Костя положил душу за «други своя».  И то качество, которое поражало меня в нем, неимоверно сильно -- это его любовь. Любовь к Богу, к Отечеству Российскому. Обостренное чувство любви было Милостию Божией. Одаренный был такой. По святым местам ездили, исповедовались вместе, причащались.  Один эпизод такой. В 2000 году я вернулся после второй командировки в Чечню с тяжелым ранением Лечился почти полгода, но из армии не демобилизовался, еще пять лет прослужил.  Мне мой духовник сказал: «Причащайся каждую неделю. Только этим будешь жив», но я не выполнил этого благословения, пропустил неделю. И этого хватило мне, чтобы я чуть не умер. У меня схватило сердце. Начало так сильно болеть, что я с лекции пришел, лег и не мог даже встать -- боль такая неимоверная. Я решетку кровати держал и сжимал до крови, чтобы пересилить боль. И тут слышу стук в дверь. Костя зашел, я только приподнялся, а он говорит: «Все, Антончик. Я все понял, лежи». Он встал на колени, взял молитвослов, зажег свечу и начал читать молитвы из молитвослова. А у меня сердце еще больше болит. Я держал его руку, сжимая так, что он сказал: «У меня рука посинела». Вдруг он замолк, и у меня боль прекратилась -- моментально. Я повернул голову и вижу: Костя стоит на коленях, а из его глаз текут слезы. Он уже не читал по молитвослову, молился своими словами, с болью в сердце. Так он стоял минут пять на коленях и плакал, как ребенок. Это было 13 октября. А 14 -- Покров Пресвятой Богородицы. Он хотел познакомиться с отцом Валерианом (Кречетовым). И вот мы под Покров, в субботу, решили на следующий день ехать к отцу Валериану в Покровский храм на службу, исповедоваться, причаститься. У меня совсем перестало болеть сердце, тонус прекрасный, нормальный пульс. Утром встали, прочитали правило и поехали на электричке. А у Кости была немощь -- он курил. И он всей душой своей просил Господа Милосердного, чтобы Он дал ему возможность избавиться от этой страсти. Мы читали Евангелие от Матфея. И там Господь говорит: «Имейте веру с зерно горчичное и можете горы переставлять». Костя читает и говорит: «Верую, Господи! Помоги! Брошу курить». Приезжаем в Покровский. Служба, престольный праздник Покрова Пречистой Божией Матери. Отстояли Литургию, исповедовались, причастились. Выдержал он неимоверно -- не покурил с утра.  Закончилось богослужение. Мы вышли. Слева от храма дом батюшки, и там лавочка такая, за калиточкой. Я вижу, батюшка сидит на лавочке. И он меня увидел, позвал: «Антошка! Иди сюда! Как дела?». Обнял меня. Я говорю: «Батюшка, помните, я вам про Костю рассказывал? Православный патриот, друг мой, которого мне Господь дал. Я привез его». Он: «Да, конечно, помню». Костя стоял за калиткой, не решаясь зайти. И батюшка Косте замахал, мол, заходи.  Когда Костя подошел к батюшке, он посмотрел ему в глаза и вдруг спросил: «Куришь?». Костя изумился: «Да, батюшка, курю». А батюшка: «А не курить можешь?» Костя ответил: «Нет, не могу» -- «А вот это грех». Тогда отец Валериан, благословляя, трижды легонечко ударил его в грудь, сказал: «Бросишь». И с этого мгновения Костя перестал курить. До своей смерти так и не закурил.  А как погиб -- это самое главное.  Он распределился после выпуска судебного отделения Военного университета в Департамент управления военных судов начальником отдела кадров. Это, по-моему, полковничья должность. У него была великолепная карьерная перспектива. Он был один, семьи у него не было. И он время свое только на работе проводил, да молился в храмах: всего себя Богу отдавал и служению Отечеству. 23 октября он в десятом часу возвращался с работы. Его маршрут проходил по Дубровке, мимо театрального комплекса «Норд-Ост». Он уже знал о захвате. В это время женщина-заложница выбежала и стала кричать: «Там какие-то люди в масках, в камуфляжах, с автоматами, стреляют. Помогите!».  Константин не раздумывая направился прямо туда, сумел пройти в фойе с черного хода. К нему подошли три «чеха» с автоматами. Костя предъявил свое удостоверение «Департамент управления военных судов», сказал: «Я представитель власти. Детей отпустите, я себя в заложники оставляю». А для них человек в форме, что красная тряпка для быка. Они начали издеваться над ним. Нам потом рассказывала женщина, которая все видела, что ему стали в лицо тыкать стволами автоматов и срывать погоны. Но Костя был здоров не только духом, но и телом. Рукопашным боем занимался. И он двоих почти обезоружил в борьбе. А третий пронзил его автоматной очередью, пять пуль попали Косте в тело. Он упал и, раненый, продолжал бороться. Шестая пуля вошла в голову. Его сбросили по винтовой лестнице в подвал. Когда штурмовали «Норд-Ост», его нашли на четвертый день. Всех уже вытащили. Рабочие и уборщики в подвал случайно спустились и видят: офицер в крови лежит, разодрано все у него, а рядом нательный крестик, сорванный во время борьбы. Ни одна крыса к нему не притронулась. Его правая кисть была собрана в крестное знамение, а левая в кулак. И он улыбался. Мы видели это. Потом мы поехали Костю хоронить, отпевали его только на седьмые сутки в Сарове (Арзамасе-16, откуда Костя был родом). Саров -- место подвигов преподобного Серафима Саровского. Отпевал отец Владимир, его друг, который Костю очень любил. Я стоял в изголовье Кости, ком стоял в горле. Я видел: венчик лежал на лбу. Вдруг заметил -- у него из глаз текут слезы. Прямо в гробу. Я не выдержал, поцеловал в лоб, в венчик, и мне в нос ударил запах свежих яблок. Я подошел к отцу Владимиру и говорю: «Батюшка, Костя плачет». Он подошел, приложился к венчику и минут пять не мог отнять губы от его лба Потом поднял голову и со слезами сказал: «Святой воин, святая смерть». Костю хоронил весь Саров. Я был ошеломлен, сколько людей его знали. Он там вырос. Он батюшку Серафима преподобного так любил!  На кладбище были многие священники, хотели маму повидать, Надежду Степановну, и попрощаться с Костей. Бабушка Надя -- такое чудо! Отец умер к тому времени, остался старший брат.  После похорон мы пришли в комнату общежития Академии бронетанковых войск в Лефортово, где он жил. По традиции, если кто из воинов погибает, оставшиеся святыни раздаются друзьям. Мне, грешному, достался образ Серафима Саровского - Костина икона, его нательный крестик и парадный китель.  Я знаю, что Константину подготовили представление к награде - орден «Мужества». Делал это наш общий с Костей друг. Когда представление принесли начальнику Департамента управления военных судов на подпись, генерал позвонил куда-то. Потом сказал: «Чего-то великовато. Дадим медаль «За отвагу». Переделывайте представление». Конечно, смутился наш друг, мне позвонил, я очень расстроился. Когда принесли новое представление, начальник сказал: «Ты знаешь, там посовещались и решили, ведь мы его туда не посылали, он сам пошел. Как мы его будем награждать?» И ничего не дали. Я уехал в третью командировку в Чечню. Под Аллероем, это населенный пункт недалеко от Гудермесского района, зацепило меня капитально. В засаду попал и был тяжело ранен в глаза. Дали мне второй орден «Мужества». Я его отвез Косте. Не могу не рассказать о том, что было с мамой. Она увидела этот крест ордена, засияла, заплакала от радости, как ребенок, и сказала: «Костя мой! Все-таки государство его наградило!». Я не разуверял, просто отдал орден и все.  Хочу вот еще о чем сказать -- это самое главное. В том бою под Аллероем, в ущелье Аханчилак (Черное ущелье), нашу колонну зажали, подбили головную и замыкающую машину. Колонну по особо опасным участкам маршрута следования должны были сопровождать вертолеты огневой поддержки - «Шмели». А вертолетов не было. Колонна встала, и ее начали методически расстреливать. Я спрыгнул из головного подбитого БТРа и вел с колена огонь по позициям боевиков. Минут через 10-15 боя РПГ-7В («выстрел» от противотанкового ручного гранатомета) попал в броню, в правый борт. Я сидел в метре от БТРа. РПГ взорвался в метрах полутора возле моей головы. Огненно-взрывной волной мне обожгло сетчатку и роговицу глаз, контузило. Меня бойцы затащили за борт горящего БТРа из-под огня. Минут через 25 МИ-8 («Шмели») прилетели к нам на помощь и уничтожили огневые точки боевиков «Нурсами» (управляемые ракеты «воздух-земля» на вертолетах). Духов отбили. Колонна ожила. Меня эвакуировали в Ханкалу -- в госпиталь под Грозным. Это был 2003 год, Константин уже год как погиб. Я лежал в палате, на глазах трехсантиметровый слой повязок. Повязки все в крови и слезах, я ничего не вижу. Стоит рядом Сергей Николаевич, хирург-окулист, и диагноз ставит. Врач говорит: «Ну, что, майор, отвоевался? Видеть ты не будешь». Я был в шоке, невозможно представить. Я подумал, что теперь не смогу читать Евангелие, не смогу видеть Святых икон, не смогу видеть лица дорогих и любимых мною людей. Я представить не мог этого. Трое суток, три ночи я лежал и молился. Даже не молился, а клянчил, просил у Господа Иисуса Христа, Царицы Небесной, Государя Царя Николая, Святого Антония Сийского, Антония Великого, чтобы они мне помогли хоть как-то видеть. И на третьи сутки я заснул. Сон длился часов 12. Я никогда в жизни так не спал. И мне во сне явился Костенька. Я, незрячий, вдруг увидел во сне палату, лежащих раненых бойцов и офицеров; из окна падает луч света, из которого выходит Костя в форме. Он идет ко мне, а я ему говорю: «Кость, братское сердце, ты ли это?». Он говорит: «Да, Антош. Я знаю, тебе сейчас очень тяжело. Но все будет у тебя хорошо». А рядом святой царевич-мученик Алексий в мундирчике. Костя пускает его ко мне, царевич подходит, а я говорю Косте: «Кость, ты где?». А он говорит: «Там, где я, Антош, ты даже не представляешь, как хорошо»... Царевич подходит и кладет мне ручку свою на глаза И засиял свет ярче, чем от Кости, красноватого оттенка. Потом мне отец Валериан сказал: «Он же великомученик, а Костя новомученик». И я проснулся.  Подошел хирург, разрезал бинты, чтобы везти меня удалять левый глаз. Он снял повязку - и я вижу, моргаю от сияния света. Реакция врача была... просто волосы дыбом! Он стал водить рукой перед глазами, а я слежу за рукой -- реагирую. Правда, левый глаз у меня не видит, и я только правым глазом вижу руку врача. И он стал повторять: «Такого быть не может», потом посадил меня в коляску, повез в операционную, стал проверять мне глаза, все время говоря: «Такого быть не может! Ты видеть не должен». И меня эвакуировали в Федоровскую клинику в Москву. Я две недели пролежал в Ханкале и пять дней в Федоровской клинике, куда приехал ко мне батюшка, отец Валериан Кречетов. На второй день примчался родной батюшка. Вид у меня, конечно, был страшный. Он исповедовал меня, причастил, пособоровал... Я рассказал, что со мной произошло, что мне явился Костя. И мы оба рыдали, как дети. Я спросил: «Батюшка, как так? Бог через Костю и царевича Алексия исцелил меня. Я молился одним святым, а мне явились другие». А он взял меня за руку, сжал ее крепко-крепко и говорит: «Антошка, все просто. На Небосводе святости у Престола Бога Всевышнего они все равны. И только разнятся в сиянии святости. И кого сердце твое хотело видеть, того оно и увидело».    P.s. В декабре 2007 года умерла мама Константина Васильева. До этого неоднократно наблюдалось мироточение его фотографий, но перед смертью Надежды Степановны мироточение усилилось. На фотографии явно видно миро-красного цвета, на обратной стороне этой фотографии проявились черты лица Константина.